---

ИУГА-Э-ДУГУ

Серый лекарь недооценил свои амулеты: Стоун, Робертсон и Оллиройс проснулись ещё через ночь, на второе утро. Вылезли из своего уголка на свет, умылись, поели. А пока они ели, мы, собравшись в кают-компании, сгрудились напротив стола и во все глаза смотрели на лицо и руку Робертсона. Его рассеки из вспухших, мокнущих ран превратились в гладкие, сухие рубцы. Наконец, они и сами, перехватив наши взгляды, посмотрели и озадаченно смолкли. Спешно покинув стол, Оллиройс и Стоун смотали с себя свои повязки и обнажили раны. Вернее, то, что от них осталось.

— Если бы не видел сам, — озадаченно произнёс Давид, — ни за что бы не поверил.

— Ах, если бы хоть чуточку поговорить с этим лекарем, — покачала головой Эвелин.

— Нет, не поговорить, — воскликнул Стоун. — В команду его нужно было зазвать, в команду!

— Теперь поздно, — ответил я им всем сразу. — Но на будущее необходимые распоряжения уже сделаны, не сомневайтесь. А сейчас — что же, всё, что нам остаётся — это поклониться лекарю, да и за дело взяться. Пора, пора уже плыть отсюда!..

Однако ещё десять дней шла подготовка к отплытию. Стоун муштровал команду и обживал корабль. Оллиройс внизу, под палубой свирепствовал, натаскивая канониров. Алис и миссис Бигль поделили кухонные заботы, а точнее, их и не надо было делить, так как на «Дукате» находились две отдельные большие кухни. Так вот, миссис Бигль готовила еду для нашей старой компании (а компания-то уменьшилась заметно, поскольку Эдд и Корвин поселились с отцом на «Африке», а Робертсон и Оллиройс наотрез отказались жить и питаться отдельно от остальных матросов), а Алис упросила меня отдать ей под начало кухню для всей остальной корабельной команды. Конечно же, я не мог отказать ей в должности, которую занимал на старом «Дукате» её так и не найденный отец. Она забрала эту кухню и вместе с ней, разумеется, моего Носорога — в помощники.

Я обставлял каюты — себе и Эвелин, читал книги, слонялся по кораблю — словом, убивал время. Совсем недавно я эти десять дней счёл бы невероятным подарком и осмотрел бы, и оббегал весь Мадрас, но теперь что-то во мне надломилось, и уже никакая сила не заставила бы меня ступить на тот роковой, окровавленный мол.

Я с тоской дожидался наступления вечера, и тогда только понемногу оживал, усаживаясь в громадной и гулкой кают-компании за столик в углу, потому, что вместе со мной усаживались Бигли, Бэнсон с Алис, Стоун и Эвелин, хотя Стоун присоединялся к нам ненадолго, только покушать, — у него была новая команда, новый корабль, а значит, и очень много забот, очень.

Но день пришёл! «Африка», а за ней вслед — и «Дукат», медленно и тяжело развернувшись, вышли из гавани Мадраса.

Я стоял на баке собственного корабля! Он, громадный, широкий, шевелился под моими ногами, как исполинское существо, живое и доброе. Он шёл, подминая под себя океан. Я видел это!

Ночью я долго не мог уснуть. Давид, сняв шлюпку, перебрался ко мне на «Дукат», и мы сидели, запалив свечи, почти до утра.

— Мы сделаем изрядный крюк, Томас, — рассказывал он мне, похрустывая и взмахивая полотнищами морских карт, разложенных на столе. — Шепнул мне один офицер-англичанин интересное словечко. По этому словечку мы идём в сторону Суматры*.

— Так далеко?

— А потом ещё дальше, к острову Ява. И мимо него. И найдём мы за Явой крохотный островок Иу́га-э-Ду́гу, где, на наше счастье, произошли какие-то странные события.

— Странные?

— Если не сказать больше. Там живёт племя ныряльщиков за жемчугом, человек тридцать. Работали на Ост-Индийскую компанию, хоть и не богато, но работали. С ними на островке жили три европейца: отец с дочерью — он был служащий Компании, — и какой-то учёный — отшельник. Вдруг дочь таинственно умерла, отец утратил речь, а отшельник сошёл с ума. Компания от них отказалась. Какие-то там местные суеверия. Отказалась! Так что пока эти ныряльщики ничьи. Если нам повезёт и мы придём к ним первыми, то возьмём их на борт и высадим на Локке. Чёрный грот, мистер Том! Может быть, там лежит жемчугу на десяток, на сотню таких кораблей, как «Дукат»!

После рассказа о таких занятных вещах я только и думал, что об этом островке и о том, не переманит ли кто-нибудь его обитателей раньше нас к себе на работу.

Не переманит. Мы успели, хотя могли бы и не спешить. Да, могли бы. И о странностях судите сами.

Островок, у которого мы бросили якорь, оказался до нелепого маленьким. Гребень, лагуна. Кучка деревьев. Кто бы мог подумать, что на отмелях вокруг него обитают жемчужные раковины! Невзрачный и тихий остров. Ничего примечательного. Но вот к нему отправилась шлюпка и привезла человека, который не был заурядным, вот уж нет!

Мы не встречали его на палубе. Бариль ввёл его прямо в кают-компанию. Худой, невысокий. Чёрные свалявшиеся волосы собраны сзади и стянуты в косицу. Бородка, усы. Глаза мутные и медленные, чёрные, большие. Старая изношенная куртка без рукавов и новенькие военные английские бриджи. Он выхватил из кармана платочек, отступил на шажок, махнув платочком, поклонился.

— Представьте меня, Бариль, — негромким и медленным, и бесцветным, но с какой-то внутренней силой голосом сказал прибывший.

— Мистер Кла́ус, — отрапортовал боцман.

— Мистер Клаус из Вольного города Бре́мена, дух острова Иуга-э-Дугу,  — дополнил его гость.

— Дух? Дух острова? — с добродушным, как мне показалось, удивлением, переспросил я его.

— Томас, — укоризненно шепнула мне сзади Эвелин (я сам едва её услышал, клянусь!).

— Да, Томас, — с моей добродушной интонацией подхватил её шёпот стоящий в отдалении Клаус. — Разве не говорили тебе, что он сумасшедший?

Секундная повисла пауза, но до чего же неловкая!

— Конечно говорили! — заявил вдруг я. — Только сдаётся мне, мистер Клаус, что вы такой же сумасшедший, как я — владелец этого корабля. То есть всеми это признано, но на деле — не очень.

— О! — обрадовался он, и даже как-то оживился. — У вас есть способности, мистер Томас, вести диалог! И, несмотря на молодость и отсутствие спеси, вы, кажется, действительно владеете кораблём. Так же, как и я действительно владею способностью быть духом.

— Да, только моё владение реально.

— Ай, ай, ай! Томас! — протянул он медленно и дразняще. — А я только похвалил отсутствие спеси! Ну а что вы скажете, если моё владение тоже реально?

— Простите за неучтивость, мистер Клаус (вот вам польза от общения с деликатными людьми!), но позвольте поинтересоваться, в чём оно?

— Пожалуйста. Например, я могу видеть в полной темноте, даже читать.

— Но, мистер Том, — запротестовала вдруг Эвелин, — не будем же мы подвергать сомнению… Или требовать доказательств…

— Отчего же нет, досточтимая леди, — ответствовал гость, — хотя и спасибо за вашу искреннюю защиту и участие. Ну хорошо же, я вас удивлю. Здесь можно закрыть окна, плотно закрыть, до полной темноты? Вы будете вести себя, кто как пожелает, а я тут же стану рассказывать, кто и что делает.

— За-бав-но! — весомо произнёс Дёдли.

— А что? — посмотрел я на спутников. — Вдруг и правда он видит!

— Ох, нет, джентльмены! — вздохнула Эвелин. — Пожалуй, мы удалимся. Идём, Алис!

— Нет-нет-нет, — торопливо зашептала малышка, — я останусь, я с Бэнсоном.

Эвелин вышла, а мы занавесили окна, да так, что наступила кромешная тьма.

— Мистер Бэнсон, — произнёс в темноте бесцветный и неторопливый голос, — вы, наверное, очень сильный человек. Судя по шрамам, год назад ваша рука кому-то нанесла увечья.

— Не год. Месяц назад.

— Это не так. Я же вижу.

— Но вы это могли заметить ещё и при свете, — проворчал Давид.

— Это — мог, соглашаюсь. А вот то, что вы потянули себя за нос — это не мог, потому, что это вы сделали только что.

— Что? А? Ну да, ну да, — растерянно проговорил Давид. — Точно, потянул.

— Милая барышня с неземными глазами прижалась к мистеру Бэнсону и гладит его израненную руку. А вот спряталась за его спину!

(Короткое испуганное ойканье Алис.)

— Ах вы думаете, я не вижу! Мистер Том сделал мне пальцами козу, как ребёнку.

— Томас, ты делаешь козу? — спросил меня из темноты Дёдли.

— Делаю, Давид. Вот только что делал.

Вдруг Клаус негромко, но заливисто, со вкусом рассмеялся.

— Пожилой джентльмен, Давид, да? Давид почесал себя не там, где обычно человек почёсывает, когда озадачен!

Послышались шаги, треск и в кают-компанию хлынул свет. У окна стоял, жмурясь, Дёдли и держал в руках сорванную портьеру.

— На старости лет, — ворчал он, — такие страхи…

— Так-так,  — взволнованно пробормотал я. — Не догадался вовремя упросить серого лекаря отправиться со мной на корабле, так сейчас не оплошаю. Мистер Клаус! Что хотите просите — едемте с нами!

— Приятно, что не стали выпытывать, как я это делаю, — сказал не сдвинувшийся со своего места Клаус, — потому, что я сам не знаю — как. За приглашение вам признателен, но всё же не поеду.

— Отчего же?

— Мне неинтересно.

— Что именно?

— Всё. Мне здесь у вас всё неинтересно.

— Ах ты, ах ты, — в волнении забегал я взад и вперёд. — Чем же вас удивить-то? А вот! — Я схватил Бэнсона за руку и потащил к Клаусу. — Вот, вы сказали, что шрамам — год, так?

— Шрамам — год, — уверенно подтвердил он.

— Шрамам — тридцать дней! — отчеканил я. — И что с этим связано — не интересно?

— Интересно, и, наверное, очень. Но, видите ли, не настолько, чтобы менять привычное течение жизни.

— Ну хорошо, хорошо. А не угодно ли, мистер Клаус, отобедать с нами?

— И от этого откажусь, хотя и с благодарностью. Ваша кухня для меня неприемлема.

— Неприемлема, как же! — проворчал Давид. — Что сумасшедший — мы выспросили, а что вегетарис* — нет? Солёные водоросли везу вам из Бенгалии, сушёные грибы — вообще с другого края света, из северной Московии.

Я увидел, что лицо Клауса наполнилось радостью и ликованием, но не кулинарные изыски были тому причиной, нет! А вошла в кают-компанию ничего не подозревающая Эвелин, и в руках у неё был Травник. На этот-то вызолоченный фолиант и смотрел Клаус с какой-то трогательной, мучительной нежностью.

— Вы мне позволите взглянуть? — почти шёпотом спросил он.

Эвелин с готовностью протянула ему книгу, и он, приняв её цепкими руками, подкрался к окну. Здесь он сел на край дивана, раскрыл страницу, другую и, подняв лицо, отыскал меня взглядом.

— А не поеду я с вами, мистер Том, — тихо и просто сказал он, — потому, что вы, как только узнаете обо мне побольше, сами этого не захотите. Слушайте же.

Он положил книгу на колени, накрыл её ладонями, отвернулся к окну и заговорил.

---