---

КРЫСОЛОВ

Всё произошло внезапно. Мы были уже у самой гавани, перед нами открывался мол*. Слева — высокая каменная стена, справа, за кромкой мола — качающиеся спины волн, сверкающие в свете луны. Мы замедлили шаг, так как увидели, что приближаемся к молчаливо стоящей кучке людей. Шестеро. Сзади раздался стук — кто-то спрыгнул со стены. Я быстро оглянулся. Ещё четверо. В это время те, что были впереди, быстро и ловко перестроились. Трое вышли вперёд и чуть раздались в стороны, на расстояние вытянутых рук. У колен приподнялись и сверкнули клинки. О, это бойцы.

— Шпаги на землю. Сундучок сюда! — раздался очень приятный, мелодичный и чистый голос.

— Я всё понял, джентльмены! — выкрикнул я и не узнал своего голоса. Тонкий, визгливый, взволнованный. И немедленно в груди вскинулась волна отчаяния и злости. — Дайте минуту подумать!

— Шпаги на землю!

— Минуту, я говорю! Посчитаю свои клинки и ваши, может, и вправду не стоит лезть на рожон.

— Хорошо. Через минуту — шпаги на землю, сундучок сюда. Сделаете так — всех отпустим.

Я почувствовал, как волна облегчения, даже изнеможения прошла у меня по рукам и ногам. И тут же — новая волна — смертельного, ледяного озноба, когда сзади явственно донеслись два голоса:

— Камзол — мой.

— А ботфорты — мои.

Это был своего рода пароль: перед нами — наёмники. Мародёры, убийцы. И жгучая, слепая ярость хлестнула мне в сердце. Я прошипел:

— Бэн, Оллиройс!

Ко мне приникли две головы.

— Бэн, вот тебе пистолет. Ещё один у канонира, и один остаётся у меня. Стреляем одновременно, в тех четверых, что сзади. Я в первого слева, Бэн во второго, канонир в третьего. Не перепутайте! Стоун, вы не отвыкли от шпаги? Как только мы выстрелим, бросайтесь на четвёртого и что хотите делайте, но хотя бы задержите его. Сумеете?

— Думаю, да, мистер Том. Я весьма вязкий в фехтовании. Если не заколю сразу, то уж мотать смогу долго.

— Бэн, Оллиройс. Ребята, бейте, лишь бы попасть. Цельтесь в живот или грудь. Если хотя бы один из нас промахнётся, на Стоуна навалятся двое. Теперь слушайте все. После выстрела мы все, кроме Стоуна, бросаемся на тех шестерых, что впереди. Не ждём, нападаем первыми. В безнадёжной ситуации может спасти только наглость. Бэн и Оллиройс! Как только выстрелите, не смотрите, куда попали, мгновенно разворачивайтесь и вперёд. Сколько у нас клинков? Так, у меня Крыса, Джейк — сабля, Робертсон — шпага. Бэн, бери сундучок за ручку и маши им, как молотом. Пробейся с Робертсоном к трём задним, и отсеките их. Трое передних — они наши: я с Джейком по краям, прикрываем Оллиройса. Канонир, вы без шпаги, делать нечего. После выстрела схватите мой и Бэнсона пистолеты, швыряйте в голову, бейте, как дубинкой. Дёдли, садитесь к стене и сидите, и без геройства, вы детям нужны…

— Минута! Шпаги на землю!

— Понимаем, сэр! Мы тут как раз знакомых встретили!

Торопливо перекрестились, взвели курки неразличимых в темноте пистолетов, развернулись назад. Шаг. Руки вскинуты. Два одновременно слились, третий тут же за ними — грохнули выстрелы. Маячившего передо мной человека перешибло пополам, на остальных посмотреть не успел. Судорожно сунул Оллиройсу пустой пистолет, выхватил Крысу, развернулся для броска. Спина Бэнсона уже впереди, далеко, в шести шагах. Так, слева — Оллиройс, но только с двумя пистолетами, где третий!? Давид схватил, но зачем он ему? За Оллиройсом Джейк с абордажной саблей. Шагов восемь нужно пробежать так, чтобы не сбить дыхание. Бэнсон впереди прошёл сквозь них, как чугунное ядро среди винных бутылок, Робертсон ужом ввернулся в проделанную им брешь. Я добежал, взмахнул Крысой, и — да, бойцы! — в грудь уставился и коротко клюнул клинок — понимаем, ложный выпад, остановить и оценить противника — и тотчас же у стены жутко и страшно прокричал Джейк — упал — брякнула его сабля, а Оллиройс швырнул пистолет в голову того, что был перед ним, тот увернулся — второй пистолет — отскочил, ударив в плечо — передо мной качнулся, удобнее осаживаясь, мой противник, осторожный, ждёт выпада, а нет тебе, это не шпага, мой зелёный тесак особенно хорош как топор — я рубанул справа сверху, наискось, и навстречу сверкнула в безупречном выпаде защиты шпага — и хрустнула гнилым сучком, но до тела мой удар не дошёл — передо мной на редкость хороший боец.

Тот, что убил Джейка, и уворачивавшийся от тяжёлых пистолетов разом бросились на безоружного Оллиройса. «Беги!» — хотел заорать я, но те двое, услыхав свист Крысы и щелчок сломанной шпаги, и то, как мой противник охнул, мгновенно повернулись ко мне, выставив клинки. Потерявший шпагу гибко и быстро склонился, подхватил саблю Джейка и удивительно спокойным и приятным голосом произнёс:

— Сам!

Немедленно один из двоих метнул свою шпагу приятноголосому, который в ту же секунду перебросил ему саблю. Двое отвернулись от меня и бросились снова на Оллиройса, который, подхватив один из разряженных пистолетов, мчался в сторону звякающих шпагами Стоуна и его противника. Теперь там были трое тренированных убийц против Стоуна и Оллиройса, из которых один с пустым пистолетом, а второй два года не брал шпаги в руки. Справа Бэнсон и Робертсон так и держались против троих, но ненадолго это, ненадолго. Ну вот, значит, и всё. Ах, всё?!

Клуб отчаянной и безрассудной радости охватил меня и обжёг.

— А-ах, пропадём! — дико и весело прокричал я и вдруг кое-что вспомнил. И это кое-что было для моего противника неприятным.
(И вдруг! В сторону тех двоих, что бежали за Оллиройсом, грохнул выстрел — со стороны невидимого, сидящего в тени стены Давида. Один из бежавших словно споткнулся, выронил клинок и упал возле стрелявшего, второй было остановился, взглянул — никто не двигается — и бросился дальше.)

А вспомнил я то, как был молотобойцем у бристольского кузнеца, и то, как я выдерживал нечеловеческий темп тяжёлых махов, и то, что мышцы мои эту работу не забыли. Не давать ни мгновения, ни секунды сладкоголосому, рубить не останавливаясь, иначе придётся мне лечь рядом с Джейком!

У противника длинная, тяжёлая шпага. Ему выгодно держать меня на дальней дистанции, потому что на близкой — колоть невозможно. А вот мне-то, с коротким, рубящим лезвием, как раз надо бы быть поближе… А сердце и то животное естество, что прячется в человеке, заставляют сделать наоборот, отскочить подальше от его шпаги, а, значит, от смерти… Но разум толкал к ней навстречу, подсказывая, что только в этом спасение. И едва лишь я принял решение, как какая-то дикая, незнакомая сила буквально швырнула меня вперёд. Я сделал стремительный шаг, в то же время крутнувшись, как в танце, и не увидел, — скорей угадал острую тень тёмной шпаги, уколовшей воздух сбоку, почти вплотную; — ещё шаг — крутнувшись мгновенно в обратную сторону, и снова укол мимо… Вот он, ночной убийца, неестественно близко. Я учуял на миг благоухающий аромат, тонкий, слабый, как будто и женский. Он что же, аристократ?! Я читал, что аристократы своих сыновей с раннего детства готовят к дуэлям. Если он из таких, — то противник не равный… И всё же я заставил его поднять шпагу в верхнюю позитуру, невыгодную для него, — и выдавил из себя вихрь. Удары, я знаю, были чудовищной силы, и рубил я ими с безумной частотой, но только противник мой короткими, заученными полушажками пятился, быстро, по-собачьи, дышал и отбивался, дьявол, отбивался!

Мы припятились к тем пятерым, с Бэном и Робертсоном, и здесь выстроились в линию, гибельную для нас: трое против четверых, и каких четверых!

И снова выручил Давид. Задыхаясь, подскочил он к нам и, крикнув: «Бэн, держи!» — сунул в его правую, свободную руку клинок только что застреленного бандита.

Вот всё прояснилось. Темп ударов спал, движения стали экономные и осмотрительные. Дёдли, отбежав, прокричал:

— Том! Стоун и Оллиройс вдвоём против одного, но справиться не могут!

Жутью повеяло от спокойнейшего, между ударами, говорка наших противников:

— С кем они не могут справиться?

— С Глю́зием.

— Так, значит, Глюзий сейчас придёт. Осторожно с этим, здоровым, чуть башку мне не снёс своим сундучком. И у вот этого клинок какой-то злой, неудобный.

— Да, необычное лезвие. И как будто зелёное?

— Ладно, скоро рассмотрим…

Звон сзади всё ближе и ближе, Оллиройс и Стоун отступали, приближаясь к нам. Их теснит всего лишь один человек! Кто он такой, этот Глюзий? А мы уже стоим, прижатые к холодной стене мокрыми спинами, и фехтовальщики перед нами отпускают свободного четвёртого, по очереди отдыхая.

— Не спеши, бей внимательно. Что за люди-то, пятерых из нас положили, самому не верится.

— Да их пистолеты, проклятье! Нужно было про людей-то узнать получше.

— Куда лучше, Вьюн узнавал.

— Да, в первый раз Вьюн просёкся. Сказал, трое их — капитан, моряк и здоровый. Откуда эти взялись? Да, просёкся. За то и лежит теперь с кишками наружу…

Не сразу я расслышал, а скорее, не расслышал, а угадал стремительный топот по гребню стены над нашими головами. Да и не топот вовсе, а шлепоток босых ступней. Нам не было видно, а их четвёртый, отдыхающий, задрав голову, спросил небрежно:

— Это ещё кто, здрасьте!

Последнее приветствие в его жизни. Метнулся со стены невысокий худой человек в коричневом балахоне, с бритой головой и морщинистой шеей. Вскинул левую руку над головой, а правой повёл как-то странно. Блеснул золотистыми искорками недлинный и немного искривлённый клинок, и в мгновение ока пали на землю рука в перчатке, обломок шпаги, разрубленная шляпа. Человек, влекомый круговым махом собственного удара, резко развернулся, встав спиной к медленно оседающему, с нелепо торчащей из плеча оголённой сахарно-белой костью, фехтовальщику, вскинул руки над головой, цепко держа длинную, на две ладони, ребристую рукоять. Противник Бэнсона быстро отскочил, повернулся к нему, метнулся в ударе. Коричневый человек резко опустил руки, — одно движение, только одно. Вяло склонилась на сторону шпага, её владелец опустился на колени, запрокинулся навзничь, показав нам разрубленную до пояса грудь.

Бэнсон, вскинув сундучок, что было силы метнул его в того, кто бился, тревожно оглядываясь, с Робертсоном. Увернуться от такого крупного предмета не было никакой возможности, в удар же Носорог вложил все силы. Разбойника просто снесло с ног, и, распластавшись у края мола, он застыл недвижим.

Мой неуязвимый противник, оставшийся вдруг один, откачнулся от меня, быстро взглянул влево (уже очень близкий звон металла, но там всё же двое наших), вправо — там смерть в коричневом балахоне, вверх, оценивая высоту стены, — но тут я, задыхаясь, пьяно шагнул вперёд — вот уж нет, здесь мы с Крысой тебя не пропустим…

Он расценил это как выпад, пружинисто выставил в мою сторону шпагу, и пронзительно крикнул:

— Глюзий! Уйти сможем?

— С какой стати — уйти? — раздался довольный и уверенный бас. — Мои двое сейчас лягут!

— У нас гость! И двое осталось нас, Глюзий!

Ответом было молчание, лишь звон стал сильнее и чаще. Человек несколько раз быстро и глубоко вздохнул, качнул шпагой, бросил тоскливый взгляд на вершину стены, шагнул ко мне.

— Оставь, Ре́гент! — негромко окликнул его спрыгнувший сверху.

Разбойник вздрогнул, посмотрел на него.

— Оставь, — часто и тяжело дыша, повторил тот, в коричневом балахоне, — больше ты никого не убьёшь. — И, прижав руку к груди, виновато добавил: — Ух. Почти час бежал. Теперь успел, Регент.

Тот, пристально вглядываясь, отступил от меня и стал медленно обходить пришельца вполукруг. На ходу перенёс шпагу в левую руку, вытер о грудь правую ладонь, вернул в неё рукоять.

— Теперь успел, — снова сказал маленький и шагнул вперёд.

Молниеносно метнулась шпага. Удар должен был быть смертельным. Но каким-то чудесным и лёгким скоком коричневая фигурка прянула, швырнув золотистый меч навстречу трёхгранному клинку и сбив его на сторону, а освободившиеся руки схватили кисть со шпагой, и дёрнули её вниз, а сам человек прыгнул вверх, прямо под локоть, разворачиваясь в воздухе спиной к противнику. Противный мясной хруст чмокнул в руке, она тряпкой мотнулась вместе со шпагой, и тотчас же раздался короткий скрежет — нежноголосый от чудовищной боли скрипнул зубами.

Я не верил своим глазам, я словно оцепенел. К действительности меня вернул громкий болезненный вскрик Оллиройса и тут же — Стоуна.

— Глюзий, беги! — раздался захлёбывающийся, отчаянный крик нашего, со сломанной рукой.

Лысый человек сбил кричащего с ног и бросился к этому Глюзию. Тот, однако, громко топая, уже бежал прочь. Поравнявшись с опустившимся на колено Оллиройсом, лысый выхватил у него шпагу и, размахнувшись, запустил её остриём вперёд. Шпага, если вы понимаете, не метательное оружие: как ни бросай — вонзить трудно — тяжёлая рукоятка разворачивает её в воздухе. Но человек, как только метнул, сразу же повернулся и поспешил назад. Он был уверен, что попадёт! И да, когда он отвернулся, там, за его спиной, в темноте, раздался короткий и мертвенный вскрик. Глухо стукнуло упавшее тело.

Регент успел отползти к стене и там сидел, скрипя зубами и тяжело дыша. Человек подобрал свой меч, подошёл к нему.

— Ци Регент, вот и ты.

— Откуда ты знаешь меня?

— Я плакал, Ци, когда не успел в Гамбурге. Ты помнишь, там вы заползли в дом к ювелиру и всю ночь резали его большую семью — я смотрел следы, — резали не торопясь, развлекались. Потом, на корабле купца из Дании, я видел, что вы сделали с ним и с его дочерью. Она была ещё жива, и вас спасли всего лишь три или четыре минуты. Но двое ваших остались в доме ювелира, и одного я застал над девушкой. Потеряв троих, и каких троих, ты что-то почуял и, пряча следы, переметнулся сюда, в Индию. И теперь ты прячешь кинжал в уцелевшей руке, не прячь. Я видел уже твою мысль, когда ты о нём подумал. Ты лучше помолись, если не забыл, как это делать.

— Да кто же ты?!

(Я подошёл ближе.) Человек — он показался мне глубоким уже стариком, — наклонил свою бритую голову и тихо и внятно произнёс:

— Я — Мастер А́льба.

Ужас пал на лицо бандита, даже при свете луны стало видно, как оно побелело. Из левой руки его выкатился и звякнул кинжал. Он закрыл глаза.

Человек встал на одно колено, наклонился, опёрся ладонью, проговорил:

— Прости, земля чистая, что обливаю тебя ядом.

Потом выпрямился, плоско развернул жёлтое лезвие к правому плечу, вспорол воздух вкруг по направлению к левому. Стукнула отсечённая голова, чёрными змейками метнулась на землю кровь. Слетела вместе с головой с шеи цепочка с надетым на неё небольшим ключом. Спаситель наш поднял её, стряхивая капли крови.

Мы медленно стянулись в кружок. Осмотрелись. На мне — ни царапины. У Бэнсона распухла и посинела рука, та, в которой был сундучок. У Робертсона — два пореза на кисти, один на лице, один — у колена. Оллиройс и Стоун ранены одинаково — под правую руку, в бок, но раны неглубокие — страшный левша спешил. Джейк мёртв. Маленькая треугольная дырка в груди, такая же сзади, в спине.

Застонал и привстал разбойник, обрушенный Бэнсоном. Я вскинул Крысу к плечу, оглянулся. Нет, не поднимется. Тихо стонали двое, пробитые пулями. Робертсон поковылял было к ним.

— Оставьте, — мягко произнёс человек в балахоне. — Серые Братья позаботятся о них.

Тут я заметил, что он с какой-то приветливой и тёплой улыбкой смотрит на меня и приближается. Но заговорил он не со мной.

— Здравствуй, Крыса! — сказал он, приложив руку к груди.

— Ого! — только и смог вымолвить я.

— Это ещё не «ого», — ответил он. — Вот «ого». — Человек протянул свой слегка надломленный под небольшим углом, ближе к конечной трети, полумеч-полуятаган, матово-золотистого, между коричневым и жёлтым, цвета.

— «Кобра».

— Что такое кобра? — переспросил я.

— Есть такая змея на Востоке. Когда-то, очень давно, наши клинки выковал мало кому известный мастер, из куска упавшего с неба железа. По моим подсчётам, Кобра и Крыса не встречали друг друга без малого триста лет.

— Триста лет?!

— Ну, кое-кого и ещё больше.

— Кого это кое-кого?

— Есть ещё Скорпион и Фаланга*. Синий и красный. Бродят, как видишь, по свету, хозяев меняют. Не знаю, почему «Сью» выбрала тебя.

— Сью?

— Так зовут твою Крысу. Кобра и Сью не любят друг друга. Их встреча — это знак. Шутка ли, мирные люди положили половину компании Цинногвера Регента! Не поверю!

— Почему Регента?

— Пел когда-то в церковном хоре. Но я не об этом.

Он мягко взял у меня клинок, опустил его остриём вниз, точно так же повернул свой и легко состукнул их друг о друга. Нежнейший, малиновый звон поплыл над молом. Бархатный, тоненький, мелодичный. Хрустальная амальгама. На золотистом клинке, в месте изгиба, у обуха, точно так же изогнутое, трепетало вытянутое тельце змеи. И та же странная, однобокая грань лезвия.

— Бритвенная заточка! — прошептал я.

— Приятно встретить понимающего человека, — тихо откликнулся держащий клинки.

А звон плыл и плыл, покрывая собой чёрные волны, и сломанные лезвия шпаг, и тела, и пятна крови. Как будто чистил собою то, что натворили здесь люди.

В это время на стене снова послышалась чья-то побежка, и вниз спрыгнули запыхавшиеся люди, взрослый и мальчик, в серых плащах с капюшонами. Взрослый подошёл, глянул на отсечённую голову.

— Просили же! — повернулся он к моему собеседнику.

— Времени нет — сопровождать вас, — виновато ответил тот. — А отпустить его с вами — убил бы всех. Это Ци.

— Ци?! Ты нашёл Ци?

— Не совсем я. Английские моряки помогли.

Спрыгнули ещё люди, взялись за тела, потащили. Замелькали серые капюшоны. В минуту всё опустело, лишь тело Джейка держали Дёдли и Робертсон.

Человек отступил на шаг, вернул мне клинок.

— До свидания, Сью! — сказал он.

— До свидания, Кобра! — откликнулся я. И тут, вспомнив подслушанное, созоровал, добавил: — До свидания, Мастер Альба!

Он улыбнулся, кивнул и сказал такое, отчего — клянусь — мурашки пошли по моей спине:

— До свидания, Томас Локк Лей!

И растворился в темноте, исчез, оставив с нами лишь одного в сером, который хотел осмотреть наши раны.

---