ГЕНРИ
Весной у меня появился друг.
Имея достаточно свободного времени, я часто посещал книжную лавку на соседней улице. Вот
— Я ничего не буду покупать. Посмотрю только, можно?
Тот лишь махнул рукой.
— Часто сюда заходит, — пояснил он мне. — Поесть не на что, а на книги смотрит.
Я исподволь стал наблюдать за странным гостем. Его худые, с шишковатыми суставами, пальцы удивительно нежно прикасались к томам, очень медленно раскрывали их, поглаживали страницы. Наконец, он добрался до отложенных мною книг, взял верхнюю («Генри Филдинг»* — прочёл я тиснение на коже) и, сообразив, что это уже чужая книга, с той же виноватой улыбкой положил на место.
— Меня тоже звали Генри, — сообщил он мне.
— А сейчас как зовут? — вежливо поинтересовался я.
— Никак.
И, встретив мой недоумевающий взгляд, добавил:
— Меня почти уже нет. Пропадаю.
— Вы больны? — участливо пробормотал я.
— Я остался один, — равнодушно и тихо ответствовал он. — Ничего не умею делать. Жить не на что.
— За то, что я иногда позволяю ему здесь читать, — быстро вмешался хозяин, — он мне чинит ветхие книги. Он сносно делает переплёты!
— Единственно, что у меня получается, — это придумывать истории, — произнёс Генри. — По вечерам там, где люди с лошадьми, я рассказываю их, и меня кормят за это.
Я сунул книги хозяину, за прилавок, подхватил Генри под локоть и вывел из лавки.
— Но хорошая история придумывается раз в год, — отрешённо глядя в сторону, продолжал он, — а людям неинтересно слушать сегодня то же, что и вчера.
Мы доплелись до нашей мастерской, и я втащил почти невесомого знакомца в свою комнату. (Он немедленно направился к полке с книгами.) Я схватил
Медленно, нетвёрдой рукой вычерпав суп, он закрыл глаза, и мы, легко подняв его
Он спал до позднего вечера, а проснувшись и увидев нас, без предисловий принялся рассказывать историю.
Это было неописуемо. Шли часы, а мы, как зачарованные, сидели и слушали. Он придумал невероятное место
Перевалило за полночь, когда повествование сплелось в завершающую фразу:
— Так заканчивается история острова Локк, — устало произнёс Генри.
(«Локк», — то есть замок, щеколда, — это же моя фамилия! Я был очарован этой историей.)
Он остался жить у нас, и даже получил собственную обязанность: выносить из мастерской стружки и обрезки дерева и сжигать их в сушильной печи. Большую часть времени он проводил именно здесь, в африканской жаре, следя за температурой в сушилке и читая взятые у меня книги. Спал он на одном из диванов в салоне, но никогда, приходя утром, я не заставал его там. Чуть только брезжил рассвет, он в одних коротких штанах устраивался у печи и склонялся над очередной книгой, старательно оберегая страницы от падающих с лица капель пота.
